Но даже если изучение буддийских языков - особенно таких живых, как бирманский, - оставалось редким и редким занятием крошечного отряда бенгальских ученых, их исследования ознаменовали информационное изменение в индийском понимании религии, которая практически исчезла с субконтинента в средневековую эпоху. Но это восстановление буддийского прошлого было не просто вопросом сбора надежных и нейтральных данных, поскольку прозелитические усилия цейлонского миссионера Дхармапалы столкнулись с конкурирующей религиозной миссией индуса-реформатора Вивекананды. Эти два миссионера, цейлонский и индийский, не были единственными азиатами, использовавшими Калькутту в качестве базы для пропаганды или критики буддизма. Великий колониальный порт также стал местом, где эмигрировавшие иранцы знакомились с незнакомой буддийской культурой через Бенгальский залив в Бирме.

Персидский канал в полемической публичной сфере

Как инфраструктура империи позволила Дхармапале проецировать свой буддизм под влиянием протестантизма через свою печатную деятельность в Калькутте, так и многие иранцы получили возможность широко использовать печатное дело в тесно связанных портах Калькутты и Рангуна. Участвуя в полемической публичной сфере для продвижения своих религий или борясь с незнакомством с буддийской религией, для которой не было даже названия на персидском языке, межазиатское взаимодействие между Бенгальским заливом и Ираном представляло собой еще один случай проецирования себя и оценки другого.

Еще в 1805 году растущее участие иранских купцов в делах Бенгальского залива заставило иранское правительство Каджаров направить туда посольства. Эти дипломатические миссии продолжались спорадически в течение следующих полувеков, что привело к путешествию иранского чиновника Фазлуллы Хусайни в 1858 году, в результате которого был составлен сводный отчет об Индии и Бирме. Персидский путевой очерк Хусайни был основан на исследовании фактов, полученных в ходе путешествия через Калькутту в Рангун, а затем вверх по реке до столицы династии Комбаунг в Мандалае. По прибытии в Калькутту его партия остановилась в гостях у иранского купца Мирзы 'Абд аль-Карима Ширази. Через него и британских чиновников, с которыми они встречались, иранские гости собирали информацию о торговле региона и пытались понять его незнакомые народы.

Персидский отчет Хусайни дает нам представление о том, какие межкультурные знания могла собрать такая коммерчески ориентированная миссия по сбору фактов. Он сделал обширные заметки о британской системе управления, включая армию, состоящую из европейских и индийских войск. Он записал свои впечатления о Калькутте, описав ее британскую часть, где величественные здания располагались на широких и чистых улицах, и ее "туземную" часть, где "индийцы, бенгальцы и индусы" жили в маленьких домах на улицах, которые он описал как узкие и очень грязные. Тем не менее, он положительно отметил, что здесь было много торговли и много больших магазинов. Среди них было много богатых британских купцов, но были и процветающие армянские торговцы из Исфахана, которые торговали опиумом и индиго. Как и другие путешественники-исследователи, с которыми мы столкнемся, Хусайни принимал у себя либо соотечественников-экспатриантов, либо последователей той же религии, что ограничивало межкультурный охват информации, которую он мог собрать. Что касается нешиитов, то краткое описание Хусайни других жителей Калькутты фактически ограничивается их внешним видом. Поверхностность этого описания позволяет предположить, что его взаимодействие с этими другими народами было минимальным; единственной конкретной культурной группой, которую он упомянул, были зороастрийцы, уже знакомые ему по родине.

Однако когда его партия отправилась в Бирму и город Мандалай, находящийся под властью буддистов, Хусайни попытался выйти за рамки поверхностного наблюдения за внешним видом и поведением людей, чтобы лучше понять историю и систему верований его жителей. Однако его исследования были сопряжены с четкими ограничениями, как лингвистическими, так и концептуальными. Как и многие другие ближневосточные и индийские авторы, к книгам которых мы обратимся, Хусайни прибыл в Мандалай, не имея ни представления о буддийской религии, ни даже названия для нее. В результате он использовал лишь общий термин "религия народа Бирмы" (mazhab-i qawm-i Barma) и общее понятие идола (but). По иронии судьбы, термин "но" был заимствован в персидский язык более тысячи лет назад из санскритского термина, обозначавшего Будду, благодаря ранним встречам мусульман с буддийскими храмами в Центральной Азии. Следуя тому, что впоследствии стало стандартным употреблением как в урду, так и в персидском языке, Хусайни использовал термин "но" для обозначения идола в самом общем смысле. Ведь у него не было конкретного представления о Будде, а тем более о многих других небесных существах в пантеоне бирманского буддизма.

Несмотря на это, Хусайни попытался разобраться с культурными различиями, которые он наблюдал между регионами, которые он посетил, признав, что бирманское "поклонение идолам" (но-парасти) отличается от индийского, не в последнюю очередь благодаря правилам, которым следуют монахи-затворники, которых он правильно назвал понги (панги), заимствовав бирманское слово в персидский язык. Хотя его отчет был ограничен в своем понимании того, что он явно представлял как явно загадочную страну - в самом деле, страну, где деревья превращаются в змей, - он, тем не менее, был симпатичен в своем изображении различий. Тем не менее, это не было ни глубоким, ни точным изображением буддизма. Она также не была опубликована, то есть содержащаяся в ней информация была доступна только правительственным чиновникам Ирана, а не широкой общественности.

Как мы увидим, пройдет еще полвека, прежде чем в Иране начнут публиковаться хотя бы основные сведения о буддизме. Тем временем изгнанные иранские печатники, работавшие в индийских портах, предоставляли своим соотечественникам возможность заглянуть за Бенгальский залив. В 1847 году бомбейский печатник Зайн аль-'Абидин Кирмани опубликовал персидский травелог "Тухфат аль-'Алам" ("Редкость мира"), написанный за полвека до этого Мир Абд аль-Латиф Ханом (1757-1806). Будучи иранским эмигрантом в Калькутте, Абд ал-Латиф включил в свою книгу описание географии и экспорта Бирмы, а также обычаи бирманского двора, которые, как и в работе Хусайни, представляли политическую культуру Бирмы в соизмеримых терминах персидского царствования. Намекая на информационные сговоры, которые, как мы увидим, формируют индийские и ближневосточные знания о других регионах Азии, Абд ал-Латиф также частично опирался на колониальное исследование Бирмы в виде книги Майкла Саймса "Отчет о посольстве в королевство Ава".

К 1900-м годам другие иранские эмигранты основали несколько газет в Бомбее и Калькутте, которые экспортировались для читателей в Иране. Отражая формирующую роль Калькутты в приморской общественной сфере, первые газеты, когда-либо издававшиеся на персидском языке, появились именно там, а не в самом Иране. Самой влиятельной газетой в эмиграции была "Хабль аль-Матин" ("Крепкий шнур"), основанная в Калькутте в 1893 году Сайидом Джалал аль-Дином Кашани (1863-1930). Далеко идущая коммуникационная инфраструктура Калькутты позволяла "Хабль аль-Матин" собирать информацию от Бенгальского залива до Японского моря, так